«Хочешь не хочешь, Лукашенко оглядывается на внимание мира, что сдерживает его от полного беспредела»

Спустя пять лет после сфальсифицированных президентских выборов и массовых протестов в Беларуси ни одна из сторон не перевернула страницу. Беларусы по всему миру продолжают выступать против диктатуры. Режим продолжает преследовать, сажать и выдавливать за пределы страны своих оппонентов.

Немало беларусов, в том числе бывших политзаключенных, говорят: мы живем уже не просто в условиях реакции, а в терроре, сравнимом с 1937 годом. В то ж время многие считают такое сравнение преувеличением: в Беларуси не расстреливают за политику.

«Репрессии не уменьшаются, только переходят в другие формы»

По мнению юриста, правозащитника «Правовой инициативы» Сергея Устинова, говорить о «новом 1937-м» не совсем корректно — но вовсе не по причине некоего «гуманизма» режима Лукашенко:

— Тогда жизнь человека, особенно в СССР, не стоила ничего. Сегодня цена жизни стала намного выше, тем более, в европейских странах, где была отменена смертная казнь. Беларусь, кстати, на этом, на возможности отмены, очень долго играла. И сегодня очень пристальное внимание к этой теме, если в нашей стране приводят в исполнение смертный приговор, тут же реагируют с заявлениями правозащитники, международное сообщество.

При Сталине были широчайшие возможности для репрессий, оглядываясь на то время. Сейчас возможности режима также большие, но и внимание к ситуации с правами человека со стороны Запада, цивилизованного мира — огромное. Даже несмотря на уничтоженные в стране независимые СМИ и правозащитные организации.

И хочешь не хочешь, Лукашенко оглядывается на это внимание, на санкции. На мой взгляд, именно это не дает учинить ему полный беспредел. Иначе у нас действительно были бы репрессии сродни сталинским.

— На мой взгляд, «новый 1937-й» — это все-таки сильная метафора, — соглашается с коллегой юристка правозащитного центра «Вясна» Светлана Головнева. — Но я понимаю, почему ее используют. Репрессии в Беларуси действительно не уменьшаются, только мутируют, переходят в другие формы.

Сергей Устинов продолжает, что сегодня в публичном поле не так много информации о политическом преследовании: силовики перестали публиковать «покаянные видео», расписание судебных заседаний на сайте Верховного суда убрали из публичного доступа. Но это не значит, что масштабы политического преследования уменьшились:

— Уровень репрессий не снизился. Отношение к политзаключенным в лучшую сторону не изменилось. Если бы люди находились в нормальных условиях, не было бы столько смертей в неволе (на сегодня известно о 9 смертях политзаключенных за решеткой — С.).

Людей сажают так же, как и раньше. Напомню, какую еще штуку выдумал режим: на людей, объявленных в розыск, приостанавливают уголовное дело — а если человек забыл, подумал, что он в безопасности и пересекает границу, тут его и «цепляют», и конвейер идет дальше.

Светлана Головнева добавляет:

— Даже когда человек освобождается, он остается под превентивным надзором, понимает, что за ним следят, и вынужден сам себя цензурировать. С ним обращаются, как с недочеловеком, не дают возможности даже выполнить то, чего от него требуют. «Политических» не берут на работу, они не могут завести банковский счет и карту, не могут без разрешения милиции даже уехать из города.

«Люди в Беларуси в принципе боятся силовиков»

Не стоит забывать, что продолжаются и «чистки», увольнения по политическим мотивам во всех отраслях. Нельзя точно сказать, сколько беларусов потеряли работу «за политику» (только учителей уволили больше 6000 человек — С.), сколько студентов было отчислено. Но цифры, безусловно, огромные.

— Политически мотивированные увольнения непросто вычислить. Нередко люди не говорят о таких случаях, и далеко не всегда политический подтекст очевиден, — поясняет «Салідарнасці» Светлана Головнева. — Это же не выглядит так: ага, ты носишь бчб-ленту на руки, поэтому мы тебя уволим — могут просто не продлить контракт, «оптимизировать» кадры, принудить уволиться по соглашению сторон и т.п. И верифицировать такие случаи очень сложно.

Так же, как и нельзя замерить уровень страха в беларуском обществе. Просто потому, что сейчас объективно нет таких методов, и приходится судить по косвенным признакам, как, например, число отписок от каналов, которые власти признают «экстремистскими».

— Это общая тенденция: люди боятся информации, в которой есть инакомыслие, какие-то темы против режима. Потому что человек знает, что на улице его может остановить любой силовик и потребовать показать телефон, а откажешься — доставят в отделение, и там все понятно, где «лайкал», на кого подписан, — говорит Сергей Устинов.

— Также боятся донатить — это сейчас уголовная ответственность. Боятся давать какую-либо информацию — вспоминаем «дело Гаюна» (правозащитникам «Вясны» известно уже о как минимум 78 фигурантах — С). Боятся что-то публично сказать против режима. Люди в принципе в Беларуси сейчас боятся силовиков. Это тотальный страх, я думаю, сравнимый действительно со сталинскими временами.

При этом, добавляет юрист, процветают сталинские практики, как доносительство и стукачество. Поводом может стать что угодно: например, женщина пела у себя дома (!) украинские песни, или семья повесила новогодние гирлянды в «неправильной» цветовой гамме.

— Репрессии, я бы сказала, становятся даже более жестокими, — говорит Светлана Головнева. — Четвертый год «Вясна» и Международный комитет по расследованию пыток в Беларуси документируют случаи пыток и жестокого обращения — прошло пять лет, а мы продолжаем это делать. Но истории пострадавших сейчас выглядят по-другому.

В начале протестов события происходили очень интенсивно, за трое суток ареста человек мог пройти три круга ада. Сейчас бывшие политзаключенные рассказывают о содержании в СИЗО, в колониях, про пытки и жестокость, растянутые по времени.

Речь не столько про избиения, сколько про создание условий, которые на протяжении трех, пяти лет и более неотвратимо влияют на физическое и психическое здоровье. У многих «сыплются» зубы, падает зрение, куча проблем с желудком, у женщин останавливаются месячные.

Эти проблемы вроде бы не связаны напрямую с уголовным преследованием, но логично из него вытекают и остаются с человеком, быть может, на всю дальнейшую жизнь, даже если он уедет из Беларуси.

— На мой взгляд, это еще показывает системность: что всплеск жестокости не был разовой реакцией на протест, а сложившаяся практика.

— Жестокость силовиков и в 2020 году была системной. Ведь не какой-то начальник на Окрестина сошел с ума и приказал избивать людей — это было везде, повсеместно. И сейчас те истории, которые мы узнаем — они о том, как работает пенитенциарная система, о том, что она по своему дизайну негуманна и лишь травмирует людей.

Пытки, шантаж, угрозы

— Еще одна классическая «славная традиция» — пытки, — отмечает Сергей Устинов. — Они не просто практикуются сейчас, как и при Сталине. Пропагандисты публично заявляют: ну да, пытаем, но пытаем же нехороших людей, «змагаров», инакомыслящих.

От инакомыслящих до неинакомыслящих один шаг. Сегодня силовик пытает противника режима, а завтра ему надо закрыть любое уголовное дело — он уже пытал, почему бы не пытануть простого человека, условно, заводчанина, который оказался не в том месте и не в то время? Грань здесь очень тонкая.

Что еще? Шантаж. Заложники — родственники преследуемых беларусов. Есть ситуации, когда им напрямую угрожают, или через них запугивают активистов. Сколько людей боятся выступать открыто о ситуации в Беларуси, боятся быть «лицом» правозащитной организации или других инициатив, потому что у них родные в Беларуси. И их могут «взять», поскольку в стране правовой беспредел.

— Еще один момент: такого количества «экстремистов» и «террористов», как сейчас, в Беларуси не было никогда. Счет на тысячи. Это в своем роде ярлык новых «врагов народа»?

— На мой взгляд, эти цифры (на 10 октября 2025 года в Беларуси признаны «экстремистами» 5875 человек, в «террористическом» списке КГБ РБ — 1344 человека — С.) говорят немного о другом, — считает Светлана Головнева. — Ярлык «врага народа» означал лишение человека многих гражданских и политических прав, в сравнении с остальными гражданами, которые в сталинской системе были тоже очень ограничены в правах и свободах. А в Беларуси сейчас «экстремисты» и «террористы» — это тысячи людей, их сложнее настолько сильно изолировать от остального общества, подвергнуть остракизму.

Усиленные меры борьбы с «экстремизмом» — я бы сказала, это один из инструментов для подавления абсолютно любого инакомыслия. Это не какие-то самые серьезные враги режима, в категорию «экстремистов» могут быть зачислены люди, проявившие какую-то нелояльность к властям.

Что до лейбла «террористов» — в этот список, по тому, что мы видим, включают либо самих людей, которых режим считает для себя опасными, либо тех, кто поддерживает такую опасную для властей деятельность.

Например, очень много людей столкнулись с преследованием за донаты, но кто-то смог обойтись без уголовного дела, однако если донат был в поддержку Полка Калиновского — практически всегда это приводит к лишению свободы.

То есть, через эти списки можно видеть, какую активность силовики преследуют потому, что нужно и дальше запугивать, а какие виды активности действительно считают критичными и прилагают больше усилий, чтобы вычислить людей.

***

— Резюмируя — мы все же не на уровне 1937 года, — подытоживает Сергей Устинов. — Но, повторюсь, не потому что режим Лукашенко такой гуманный или что его пугает призрак Гааги, а потому, что международное внимание к правам человека гораздо выше, чем сто лет назад. И Лукашенко хочется, чтобы его дети хорошо жили, торговать с Западом, не попадать под новые санкции — вот и крутится, где-то отпускает, где-то старается не сильно пережимать.

Хотя будь его воля, думаю, ему хотелось бы всех расстрелять. Или хотя бы выслать из страны, как это делалось в СССР. Последнее, как мы видим, он уже делает.

— Я еще добавлю, что сталинизм, как и фашизм, все-таки очень завязаны на идеологии, милитаризации общества и на жесткой иерархии, — говорит юристка «Вясны». — О сегодняшней Беларуси, к счастью, такое сказать нельзя — такой полной индоктринации общества (возможно, пока еще) нет.

Хотя власть, конечно, использует очень много способов, чтобы запугать людей, отвадить их не только от политической активности, но и от общественного активизма. И в этом определенный потенциал беларусов для сопротивления всему происходящему.